Масамунэ и Мурамаса - Сергей Изуграфов

Мальчишки вышли, видимо, через другую дверь, потому что, как только их голоса и звуки шагов затихли, к Смолеву вернулся один Тишкин.

– Чего чай не пьешь? Он на травах, сам заваривал, – хмуро поинтересовался он у старого друга, уступившего ему хозяйское место за столом и пересевшего на старенький, продавленный, замызганного вида диванчик в углу. – Ты там не испачкайся, вот, газетку подстели.

– Спасибо, чаю не хочется, я завтракал, – ответил Алекс, следуя его совету. – Да и тебя заслушался – ты, как всегда, в ударе!

– Да брось, это так, подработка. Но парнишки толковые, интересуются – вот что радует! На пятую лекцию ко мне приходят. Глаза горят! Сейчас это редкость. Сам понимаешь: старые кадры уходят, а новые нам на замену никто не растил. Вся моя надежда – вот в этих мальчишках. Поведу их потом по нашим мастерам-кузнецам, там они смогут поработать руками. Надеюсь, будет смена!

– Чем помочь тебе могу, Сережа? – поинтересовался Алекс, глядя, как Тишкин наливает себе в большую кружку с логотипом музея горячий ароматный чай из термоса и неловко разворачивает пакет с бутербродами. – Ты сам-то ешь, ешь, не стесняйся!

Тишкин, кивнув, откусил сразу добрую половину бутерброда с колбасой, прожевал, проглотил, запил большим глотком чая с ароматом зверобоя и только после этого произнес:

– Саша, тут такое дело. После Петербурга выставка «Японский меч» едет в Афины. У нас тут случился небольшой инцидент, – и мне пришлось реставрировать один древний клинок.

– Мурамаса? – поинтересовался Алекс и пояснил: – Я прочел вырезку. Странное происшествие!

– Да? Ну, значит, ты в курсе. Так вот, меч не сильно пострадал, слава Богу, удар пришелся на хвостовик, а не на лезвие. Реставрацию мы провели на высшем уровне. Лично делал! Но все равно перед японцами жутко неудобно, ты же понимаешь. Этот меч у них – «национальное достояние», считай, драгоценность, а у нас на него витрина падает! Кошмар! Стыд! Когда и кто к нам еще что-то повезет после такого?! Понятно, что музей не виноват, но тогда кто? Мистика! Я в зале сам все осмотрел, до сих пор не понимаю, как это могло произойти. Стекло лопнуло именно изнутри, словно кто-то ударил чем-то острым. Но в витрине никого не было и быть не могло! Она совершенно герметична! Комиссия в итоге решила, что это заводской брак стекла. В общем, я предложил, чтобы наш музей достал кое-что из запасников и отправил тоже в Афины, чтобы поддержать японцев и морально, и, так сказать, материально. Мол, российско-японская выставка в Греции: «Шедевры древнего оружейного искусства Японии»! А? По-моему, неплохо звучит! Японцы обрадовались страшно! Я составил перечень клинков, которые мы могли бы отправить, наше начальство утвердило, японцы тоже остались довольны.

– Так ты едешь в Грецию? – обрадовался Смолев.

– Еду… – расстроенно покрутил головой Тишкин, наливая себе еще чая. – Хотелось бы!.. Но наши балбесы там что-то напортачили с моими выездными документами, и оказалось, что мне просто не успевают открыть визу, представляешь? Выставка едет через три дня и будет в Афинах две недели, а мне еще две недели здесь куковать в ожидании визы. Наш идиотизм, помноженный на европейский бюрократизм… Я японцам даже еще не заикался, они вообще не поймут. Они и так смотрят на европейцев, как на идиотов. Культурный барьер, что ты хочешь. Мы же мыслим и чувствуем с ними совершенно по-разному! Что, не веришь? Ты знаешь, сколько цветов и оттенков способен назвать воьмилетний японец? Недавно исследования проводили: свыше пятисот! Они другие, Саша, совершенно. Мы для них как инопланетяне: культуру не бережем, древние знания не храним, красоты жизни не замечаем, детей в большинстве воспитываем так, что из них вырастают ленивые, самодовольные паразиты!.. А японцы – все наоборот! Очень сложно с ними поддерживать контакт. Как бы они совсем на нас не махнули рукой – не видать нам тогда больше от них экспонатов. Ты никак не можешь мне в этом помочь? Нет связей, чтобы в Афинах ускорить как-то процесс с визой? В порядке исключения: все-таки, – культурный обмен? Ну и с документами на вывоз тоже помочь, везу от нас восемнадцать клинков! Некоторые имеют серьезную ценность, хотя до японской коллекции им далеко. Но стыдно за нашу часть экспозиции не будет!

– Попробую завтра выяснить вопрос! – пожал плечами Смолев. – Есть у меня в Афинах один знакомый генерал… Так ты все-таки скажи мне, почему меч Мурамасы разрубал плывущие по течению листья, а меч Масамунэ они огибали?

– А ты спроси у Фудзивары, – подмигнул Тишкин, откусывая очередной бутерброд. – Насколько я помню его фамильный меч – это просто шедевр Масамунэ! Наверняка у него есть свой ответ на этот вопрос. Не может не быть. Этот меч в его семье хранится почти семьсот лет. Настоящий «кото» – старый меч! Я думаю, что он знает все про его автора.

– Да, – кивнул Алекс. – Я тоже хорошо помню этот меч. Я с ним работал. Ты прав – это что-то! В Додзе к Фудзиваре планирую сегодня вечером. Как у тебя дома, как Марина, как Пашка?

– Все в порядке, все нормально, – отводя глаза и отчего-то волнуясь, ответил Тишкин. – Так ты поможешь с документами? Это очень важно, Саш!

Смолев внимательно присмотрелся к старому другу, отметил темные круги под глазами и легкое дрожание пальцев. Бросил взгляд на полную окурков пепельницу и на задвинутые под стол бутылки, но не стал ни о чем расспрашивать. Захочет – сам расскажет, зачем лезть человеку в душу?

Еще через полчаса они распрощались, Алекс снова вышел на Кронверкскую набережную и, глубоко задумавшись, направился в сторону Троицкого моста. Пролетавшие мимо автомобили щедро обдавали его брызгами, но он их даже не замечал.

Часть первая

«Проявляй великое сострадание и помогай людям»

Ямомото Цунэтомо. «Хакагурэ».

– Стекло, говоришь, упало? На ценный экспонат? Во время выставки? – поинтересовался Виктор Манн. Видимо, он тоже шел где-то по улице: в телефоне стоял гул и раздавался треск. – Вот незадача! Не повезло музею, что тут скажешь! Ладно, присылай данные на твоего товарища, поможем, чем сможем! Копию паспорта, перечень экспонатов, что везет, – ну, как положено. А на выставку в Афинах давай обязательно сходим, я своих приведу. А то меня Тереза ругает, что никуда не ходим, ни в театры, ни в музеи… Вот и будет ей музей! Кстати, а что Стефания, проявилась как-то?

– Проявилась, – помолчав, нехотя ответил Алекс. – Письмо написала. Мол, по рабочим вопросам она полностью со мной согласна и совершенно мне доверяет во всем. Что у Фонда нет никаких сомнений в том, что проект будет успешно осуществлен. Желает мне скорейшего выздоровления и всего самого доброго. Вот так!

Смолев сидел на удобной деревянной скамейке главной аллеи в Летнем саду. Живые изгороди сада затянула яркая зелень, пышные кроны старых лип бросали на аллею густую тень. Многим из них было уже больше двухсот лет. Невдалеке журчал знаменитый фонтан «Пирамида». Смолев любил приходить сюда. Он считал, что побывать в Петербурге и не навестить Летний сад он не может, не имеет права. Здесь было одно из немногих мест на Земле, где он чувствовал радость, покой и умиротворение. Мимо по гравийным дорожкам неспешно фланировали отдыхающие горожане, с интересом разглядывая открытые после ремонта статуи. Проходя мимо они бросали любопытные взгляды на подтянутого брюнета с серыми глазами, в отлично сшитом светлом костюме, одиноко сидевшего на скамейке.

– Да, кисло, друг мой, – подытожил Виктор сквозь усилившийся шум, видимо он переходил оживленную улицу: в трубке явственно были слышны автомобильные сирены. – Но ты же понимаешь, что она тебе хотела сказать этим письмом?

– Витя, я ничего не понимаю! – в сердцах ответил Смолев. – Что случилось, почему уехала, что за тон такой официальный?! Я что-то сделал не так? А самое главное, когда успел? В больнице-то?

– Ладно, разберешься! Поговорю с Терезой, может, она что подскажет, – пересиливая шум, прокричал Виктор. – Нос не вешай! Слушай, я перезвоню чуть позже, я сейчас в центре по делам – сам себя не слышу! Обнимаю! Все, отбой!

– Давай, удачи! – грустно ответил Алекс и сбросил звонок.

Он прикрыл глаза и стал перебирать в памяти события последних дней.

То, что Стефания неожиданно покинула Наксос на пароме, он узнал, уже оставив больницу на следующий день к явной радости главного врача, которую тот и не потрудился скрыть. На вилле Катерина сообщила Смолеву, что Стефания накануне в спешке собралась и ушла из гостиницы к пирсу, чтобы успеть на последний паром до Пиреи. «На тот же самый, – уточнила говорливая горничная, радостно блестя глазами, – на котором уехали Цветковы и их подруга. Та самая Ариадна! Вернее, Цветковы-то уехали, а она осталась!» Тут Катерина начала загадочно улыбаться. «К вам Димитрос и Леонидас, босс! – добавила она весело. – У них к вам какой-то серьезный разговор!»